Новости  Одесские дела  Знаменитые одесситы  Какие мы евреи...  Галерея  Ссылки 

Вход для пользователей

Популярные фото


старая Одесса

Автор: Андрей Валерьевич Прядко
Дата снимка: 00.10.2009
Комментарии

ЛЕГЕНДЫ РАССВЕТА

Автор: Андрей Валерьевич Прядко
Дата снимка: 17.07.2009
Комментарии

Моя Дианочка после окончания Junior High, выпускной вечер

Автор: одесситка
Дата снимка: 25.06.2004
Комментарии

Ловенгардт Антон - Акула пера по-одесски

13 мая 1875 года в Одессе родился Антон Сигизмундович Ловенгардт - известный газетный хроникер, корреспондент одесских изданий и писатель-прозаик.

О личной жизни этого легендарного одесского газетчика («беллетриста», как называли репортёров в те времена) известно до обидного мало. Он появился на свет в семье отставного австрийского офицера,  невесть каким ветром занесенного в наш город. В 18 лет отправился путешествовать (большей частью пешком) по Австро-Венгрии, Италии, Египту, Сирии и Турции. Вернувшись в Одессу, работал газетным хроникером и корреспондентом, в любое время года и в любую погоду обходил все гавани, поднимался на каждый корабль (Ловенгардт в совершенстве говорил на нескольких языках) и расспрашивал о подробностях рейса, с изысканной вежливостью говорил как с капитанами, так и с портовыми бродягами. Буйные и ядовитые на язык портовые рабочие уважительно называли его «летописцем».

Антон Сигизмундович печатался в таких популярных изданиях как «Одесская газета», «Одесский листок», «Днепровская молва» и других. Для того, чтобы полнее понять критерии известности и народного признания корреспондента того времени, необходимо учитывать следующее. Для журналистики XIX века очень важно было достучаться до умов современников, донести волнующие общество проблемы. Высот, выразившихся в блестящих журналистских расследованиях, она достигала в репортажах, корреспонденциях, очерках, которые в России принято было обобщенно называть «публицистика». Дореволюционная русская журналистика представляет собой огромный пласт, изученный столь плохо, что об этом остается только сожалеть. Кто сегодня читает старые газеты? А жаль...

Одним из рекордсменов газетного рынка России была Одесса. В 1828 году здесь вышла первая газета «Одесский вестник». А всего до 1917 года в Южной Пальмире печаталось 206 периодических изданий такого типа (для сравнения: в Николаеве в дореволюционный период издавалось 17 газет). Самыми тиражными были: «Одесское слово», «Одесский вестник», «Одесский листок», «Одесские новости», «Южное обозрение», «Русская речь». Были газеты, тираж которых ограничивался одним выпуском, - «Бельгийский номер», «Английский номер», «Немецкий номер». Среди одесских периодических изданий была большая конкуренция, что обязывало многие редакции в борьбе за читателя искать интересные темы, вести оперативные рубрики, находить дорогую рекламу.

И вот среди этой разномастной журналистской братии чудаковатый, по мнению окружения, Ловенгардт занимал особое место. Особенно ценили его в «Одесском листке». Эта газета начала свою жизнь в 1872 году, когда Василий Васильевич Навроцкий, служивший простым наборщиком в типографии, скопив необходимую сумму денег, в возрасте 21 года стал издавать свою газету «Одесский листок объявлений» размером в один лист. В 1880 году газета была переименована в «Одесский листок» и постепенно превратилась в одну из самых солидных и популярных в Одессе.

Здесь работали лучшие одесские журналисты: С.Герцо-Виноградский (Барон ИКС), С.Сычевский, А.Гермониус, В.Лучинский, братья А.и К.Карбамышевы, А.Попандопуло, А. де Рибас - внук брата основателя Одессы и автор книги «Старая Одесса». Газета печатала все местные и международные новости и обозрения, помещала острые фельетоны на злободневные темы, анонсы и рецензии на гастроли и спектакли русских и зарубежных трупп и т.д. На ее страницах печатались В.Дорошевич, А.Аверченко, И.Бунин, А.Куприн, Л.Кармен, К.Чуковский, М.Горький и другие.

Печатала газета и местные злободневные сплетни, чем и снискала себе известность. Сам Навроцкий пользовался огромной любовью и популярностью в Одессе. Об успешности газеты свидетельствуют факты: на свои деньги Навроцкий построил и содержал в районе 3-й станции Большого Фонтана Пушкинский приют для неимущих литераторов и журналистов, где они жили на полном пансионе. На свои же деньги он содержал в центре города бесплатную столовую для неимущих литераторов и журналистов. Сотрудники его газеты и типографии никогда и ни в чем не нуждались и могли полностью отдаваться своей работе. А в 1891 году редактор-издатель газеты стал первым владельцем автомобиля.

 «Одесский листок» особо славился тем, что его издатель разрешал своим сотрудникам «разделывать под орех» местных городских деятелей. Тип репортера-обличителя был популярен в Одессе именно благодаря Навроцкому. «Разделывать» - это их ремесло, - писал Короленко, - и они прежде спрашивают, кого нужно оплевать, а уже после подыскивают резоны». Дореволюционная журналистика, путь которой был усеян разбитыми жизнями и загубленными дарованиями, знала и немало имен ловких репортеров. При определенном желании в их творчестве можно углядеть ростки жанра журналистского расследования, но делать это вряд ли нужно ввиду явной ничтожности и пустячности материалов, создававшихся на потребу публике и в расчете на «хорошую розницу». Это прекрасно понимали те, кто относился к своей профессии достаточно серьезно. В их число входил и Антон Ловенгардт.

Редактор «Одесского листка» того времени Александр Кауфман всегда приводил в пример коллегам следующий яркий и сочный, наполненный одесским колоритом отрывок из бытового очерка - основного жанра, используемого Антоном Сигизмундовичем: «Портной Борух много лет живет на Молдаванке в обветшалом домике. И он, и домишко, оба старые и дряхлые, равнодушно встречают наступающие дни и ночи, и словно поток над песчинками, проносятся над ними в вечность времени. В длинные зимние ночи, когда спит вся Молдаванка, Борух, страдающий тяжелой одышкой, один бодрствует и, сидя на сундуке, кряхтит».

Ловенгардта знали и ценили известные светила отечественной словесности, такие как Владимир Короленко и Константин Паустовский. Последний, в частности, так описывал одну из своих встреч с Антоном Сигизмундовичем:

«На похоронах Арона Гольдштейна, известного всей Одессе Сашки-музыканта из «Гамбринуса», которого в 1921 году провожала в последний путь вся портовая и окраинная Одесса, рядом со мной шёл репортер «Моряка» Ловенгардт. Он вспоминал, глядя на похоронных лошадей, как изредка Сашка-музыкант играл старинный цыганский романс «Пара гнедых, запряженных с зарею», а уличная певица Вера по прозвищу Марафет пела его так, что некоторые посетители «Гамбринуса» плакали навзрыд.

Рыжий возница курил махорку и виртуозно сплевывал на мостовую. Рваная кепка была надвинута у него на один глаз. Всем своим видом этот старик свидетельствовал, что жизнь уже не та, что была при Саше. «Какая жизнь, когда подковать этих несчастных коняг стоит чуть ли не миллион рублей... Раньше за миллион можно было купить все Ближние Мельницы со всеми их садочками, абрикосой, борщами и конями!». За гробом шла большая толпа. Переваливаясь, брели старухи в теплых платках - те, что хорошо знали Сашу, когда были еще задорными красотками. Молодых женщин в толпе почти не было. Женщины шли тотчас за гробом, впереди мужчин. По галантным правилам нищего одесского люда («То ж вам Одесса, а не какая-нибудь затруханная Винница») женщин всегда пропускали вперед. За женщинами шли сизые от холода товарищи Сашки-музыканта. Около входа в заколоченный «Гамбринус» процессия остановилась. Музыканты вытащили из-под подбитых ветром пальто инструменты, и неожиданная и грустная мелодия старомодного романса поплыла над притихшей толпой:

«Не для меня придет весна,

Не для меня Буг разольется...».

Люди в толпе начали снимать шапки, сморкаться, кашлять и утирать слезы.

Потом кто-то крикнул сзади сиплым и неестественно веселым голосом: «А теперь давай Сашкину! Любимую!». Музыканты переглянулись, кивнули друг другу, бурно ударили смычками, и по улице понеслись игривые, скачущие звуки:

«Прощай, моя Одесса, славный Карантин!

Нас завтра угоняют на остров Сахалин!».

Я смотрел на толпу. Это были все бывшие завсегдатаи «Гамбринуса»: матросы, рыбаки, контрабандисты, кочегары, рабочие, биндюжники и грузчики - крепкое, веселое, забубенное одесское племя. Что с ними сталось теперь? «Жизнь нас сильно погнула», - покорно соглашались престарелые морские люди.

«Да и то сказать - жизнь никак не обдуришь. Жизнь надо выдюжить, скинуть с горба в трюм, как пятипудовый тюк. Вот и скинули, а счастья пока что маловато. Да и не дождешься его - не тот уже возраст. Вот и Саша лежит в гробу, белый, сухой, как та обезьянка! А счастье пойдет молодым. Им, как говорится, и штурвал в руки. Нехай живут вольно и по справедливости. Мы для прихода той вольной жизни тоже немало старались».

Ловенгардт осторожно взял меня за локоть и сказал: «Я первый привел Александра Ивановича Куприна в «Гамбринус». Он сидел и курил, щуря монгольские глаза, пил водку и посмеивался. И вдруг через год вышел этот рассказ. Я плакал над ним, молодой человек. Это шедевр любви к людям, жемчужина среди житейского мусора. Я не знал, что Ловенгардт был знаком с Куприным, но с тех пор мне всегда казалось, что Куприн просто не успел написать о нём».

Ловенгардт носил седую бородку и из-за этого казался многим стариком, хотя, подойдя к нему поближе, можно было увидеть интеллигентное лицо с большими детскими глазами. Ловенгардт, как шутили молодые непочтительные репортеры, картавил на все буквы, и потому его не всегда можно было сразу понять. К тому же Ловенгардт любил говорить несколько выспренне.

Это был подлинный купринский персонаж. Единственной страстью этого одинокого человека был одесский порт. В редакциях газет ему предлагали любую выгодную работу, но он от всего упорно отказывался и оставлял за собой «в обслуживании», как теперь говорят, только порт. С утра до вечера, в любое время года и в любую погоду, высокий, с палкой в руке, похожей на короткую пику, он медленно обходил все гавани и все причалы - неимоверно худой и торжественный, как Дон-Кихот, опираясь вместо рыцарского копья на свою палку. Он поднимался на все без исключения пароходы и, как «капитан порта», в известном рассказе Грина, опрашивал моряков о подробностях рейса. Он в совершенстве говорил на нескольких языках, даже на новогреческом. С изысканной вежливостью он беседовал с капитанами и с отпетыми портовыми босяками и, разговаривая, снимал перед всеми старую шляпу. В порту его прозвали «Летописцем». О Ловенгардте ходили анекдоты. Так, однажды когда его спросили о художнике Костанди, он сказал, что судить о его таланте не может, так как никогда не слышал о его существовании, но вот капитан Костанди с парохода «Труженик моря» - тот был, конечно, выдающийся мореплаватель.

Несмотря на нелепость его старомодной фигуры среди бесцеремонного и острого на язык населения гаваней, его никогда не трогали и не давали в обиду. Это был своего рода Сашка Музыкант для моряков.

Однажды, в 1908 году Одессу посетил всемирно известный борец Иван Заикин. Он приехал сюда в зените своей славы, перепоясанный в Париже лентой чемпиона мира, после триумфальных выступлений на борцовских коврах десятков городов. В антрепризе Петра Ярославцева двадцативосьмилетний Заикин был звездой первой величины. Одесса магнитом тянула к себе Заикина. Много городов изъездил он в своих странствиях по России, но здесь, в этом шумливом и пестром, разноязыком и непостоянном городе, насквозь просоленном и продутом ветрами всех широт, дышалось как-то удивительно свободно и легко.

Особую известность Заикин приобрёл в Одессе благодаря одному из вездесущих одесских репортеров Илье Горелику, устроившему ему в предыдущий приезд трескучую рекламу. Статьи его были густо сдобрены цветистыми словами и выражениями, вроде «Голиаф русской земли», «неповторимый Атлант, коему под силу удержать свод небесный», «Геркулес, змеей обвивший...». От этого «Геркулеса, змеей обвившего» Заикину было особенно не по себе, словно его кто-то выругал, но друзья уверили его, что это лучшая и самая высокая похвала. И Заикину пришлось смириться.

Горелик пригласил Заикина в кафе Фанкони, где с таинственным видом поманил к себе официанта: «А что, Александр Иваныч еще не был?

- Никак нет-с. Они позднее будут.

- Это ты про кого?-поинтересовался Заикин.

- Александр Иваныч Куприн, новомодный писатель. Служил в армии, вышел в отставку. Был актером, маркером, репортером, токарем, кочегаром, грузчиком, циркистом. Богатой жизни человек, одним словом. Армейское начальство анафему ему провозгласило за «Поединок», а...- тут Горелик понизил голос и оглянулся, - лейтенант Шмидт руку жал. Горький свое восхищение выказал, Лев Толстой благословил.... А вот и он! Пожалуйте к нам, Александр Иваныч,- зачастил он.- Окажите честь посидеть с нами.

- Окажу,- спокойно произнес незнакомец, и только в это мгновение Заикин понял, что перед ним знаменитый писатель Куприн.

Глядя прямо в лицо собеседника своими просверливающими насквозь узкими глазками, Куприн дотошно расспрашивал Заикина. И тот, вообще-то не любивший расспросов, помимо своей воли раскрывался перед ним. К столику пробрались вездесущие одесские газетчики. Один из них - среднего роста, с небольшими усиками, бородкой и грустными глазами подсел к Куприну, прервав их разговор.

«А, Ловенгардт, - обрадовался Куприн и потряс ему руку да так, что тот сморщился, но не промолвил ни слова. - Вы знаете, господа, это ему обязан своим появлением на свет «Гамбринус». Он привел меня туда и познакомил с Сашкой-музыкантом, от него я услышал и Сашкину историю». Ловенгардт просиял. И выпалил своей странной, невнятной скороговоркой: «Единственное, чем я горжусь в жизни, Александр Иванович».

А по соседству с «Гамбринусом» шумела типография Финкеля - редактора газеты «Одесская почта», семидесятитысячный тираж которой по причине копеечной цены не залеживался на прилавках киосков и в сумках вездесущих мальчишек-газетчиков: «А вот телеграмма от Финкеля Абрама!». И здесь успел поработать Антон Сигизмундович. Революционный вихрь сметал всё на своём пути, в массы шёл пролеткульт и решением губкома в начале 1920 года «за буржуазность» был закрыт «Одесский листок». Ловенгардт перебрался в «Моряк», тот самый о котором Паустовский самозабвенно писал: «Старые одесские газетчики ... пошли торопливо шаркать деревяшками по улицам и кричать хриплыми голосами: «Газета «Мо-рак»!.. Газета «Морак»! Как мы ни бились, но за все время существования «Моряка» не смогли научить газетчиков кричать правильно». Эта эпоха уходила, а вместе с ней ушёл и Антон Ловенгардт, представитель великого всепобеждающего племени одесских репортеров, во все времена радующих наших (и не наших) жителей мастерством газетного слова.

Однако тихая газетка не радовала акулу пера, а установленные новой властью рамки теснили Антона Сигизмундовича. Спустя несколько лет он ушел из жизни, а имя Ловенгардта осталось в одном ряду с выдающимися одесскими литераторами и мастерами слова.

3.5
Рейтинг: 3.5 (2 голоса)

Календарь событий

Новое в блогах

Рейтинг блогов

Рейтинг публикаций

Новые пользователи

Copyright © 2008 Я Одессит
При использовании материалов сайта ссылка на сайт обязательна
Разработка и поддержка — ТвойАдмин
  Одесса на Гудзоне Яндекс цитирования Обменный баннер Всемирного клуба одесситов 88 х 31